Жребий Иерусалима [= Поселение Иерусалим; Иерусалимов Удел / Jerusalems Lot] - Стивен Кинг

Маслянистые лампады были сброшены со своих мест и вонь китового жира смешалась с ужасным зловонием, которым пропитан был весь городок. Внизу центральный придел словно призрачная тропа был пересечен черной полосой ихора, смешанного со зловещими на вид каплями крови. Наши взоры обратились к кафедре… Только она казалась нетронутой. На богохульственной книге, пристально глядя на нас остекленевшими глазами лежал мертвый ягненок.

— Боже! — прошептал Келвин. Мы приблизились, стараясь не запачкать обувь липкой жидкостью. В зале эхом отдавались наши шаги и, казалось, их звукам вторил громкий смех.

Мы вместе пошли вперед. Ягненок не был разорван или заколот. Нам показалось, что он был раздавлен, словно мех с кровью, кости его были переломаны неведомой силой. Густой и зловонной лужей кровь растекалась по кафедре и алтарю… Конечно, она застила и раскрытую книгу, но на книге слой крови казался прозрачным, нацарапанные в книге руны читались сквозь Кровь, как сквозь цветное стекло!

— Мы должны забрать книгу? — решительно спросил Кел.

— Да. Я должен сделать это.

— А что вы собираетесь делать потом?

— То, что нужно было сделать шестьдесят лет назад. Я пришел уничтожить ее!

Мы сбросили ягненка с книги, и звук глухого удара разнесся под сводами церкви, когда мертвое тело упало на пол. Запачканные кровью страницы теперь ожили, и ярко-красная кровь засверкала на желтой бумаге.

У меня в ушах загудело. Низкий голос пел песнь. Звук, казалось, исходил из самих стен.

Мельком взглянув на Кела, я понял, что он слышит то же самое. Пол под нами задрожал, словно то, что обычно обитало в церкви, пыталось выйти из стен, взять нас под свою опеку. Реальный мир и время исказились и треснули. Церковь наполнилась призраками. Я увидел Джеймса Буна, отвратительного и уродливого, прыгающего вокруг лежавшего навзничь тела женщины, и Филиппа Буна, стоящего у него за спиной псаломщика в черной рясе с капюшоном, с ножом и Кубком в руках.

Овум вобискум магна вермис… Слова дрожали и избивались на странице книги, предо мной, впитывая кровь агнца, жертвенную кровь, предназначенную существам, обитающим по ту сторону звезд.

Темное собрание бездумно раскачивалось, воздавая хвалу демонам. Деформированные лица кривились от голода и предвкушения.

Латинские буквы в книге превратились в буквы какого-то более древнего языка. Этот язык уже был древним, когда Египет был молод, а пирамиды еще не построены, более древним, чем Земля, и существовавшим, когда наша планета еще была шаром кипящего газа.

— Гуагин. Бандар Йог-соггот! Вермис! Гуагин! Гуагин! Гуагин!

Кафедра проповедника пошла трещинами, стала расщепляться, подниматься вверх.

Келвин пронзительно закричал и поднял руку, защищая лицо. Пол задрожал и закачался, словно корабль, налетевший на риф. Я схватил книгу и отшвырнул ее. Она словно обдала меня жаром солнца. Я почувствовал, что мог быть ослеплен или даже испепелен.

— Бежим. — завопил Келвин. — Бежим.

Но я стоял как замороженный, наполненный чем-то инородным, словно древний сосуд, который прождал годы… Многие поколения!

— Гууагин Вардар, — закричал я. — Слуга Йог-Соггота Безымянного. Червь из другой вселенной! Поедатель звезд! Ослепляющий время! Bepмис! Сейчас наступит Час!

Пришествие! Время Разрыва границ между мирами! Вермис! Аллуах! Аллуах! Аллуах!

Гууагин!

Келвин толкнул меня и, я шатаясь, пошел вперед. Церковь закружилась передо мной, и я упал на пол. Моя голова ударилась о край перевернутой скамьи, и красный огонь вспыхнул в моем мозгу… Очистительный огонь боли.

Я нащупал серные спички, которыми запасся перед тем, как вышел из дому. Под землей гремело. Со стен и потолка сыпалась штукатурка. Ржавый колокол в звоннице дьявольски мелодично позванивал в такт вибрации, охватившей церковь.

Одна из моих спичек зажглась. Я коснулся огнем книги, раз в тот момент, когда кафедра, словно взорвавшись, разлетелась. Огромный черный пузырь ихора вздулся в том месте, где она только что была. Кел пополз прочь. Его лицо вытянулось в бессловесном крике, по крайней мере, я слышал его.

А потом появилось огромное, колышущееся серое, трепещущее тело. Запах стал просто кошмарным. Что-то огромное, извивающееся, липкое, покрытое прыщами, желеобразное, бесформенное взвилось к свету из самых недр земли. Неожиданно, ужасом, я понял, что ни один человек не может познать длину этого существа. Я понял, что передо мною только первое кольцо, один сегмент чудовищного, безглазого тела червя, что обитают все эти годы в потусторонней пустоте под омерзительной церковью.

Книга ярко запылала предо мной. Тварь беззвучно качнулась и закричала, ударив Келвина между делом. Мой друг отлетел в противоположный конец церкви со сломанной шеей.

Тварь осела. Она нырнула назад, оставив только огромную дыру в полу, окруженную черной липкой грязью. Громкий крик, мяукающий звук замер в глубине, на невероятной глубине… Я осмотрелся. Книга превратилась в груду пепла. Вот тогда я заорал, а потом взвыл, словно дикий зверь. Разум покинул меня. Я сидел на полу, залитый кровью и ихором, текущим из раны на виске, визжа и бессвязно бормоча в полумраке, в то время как Келвин со сломанной шеей лежал в дальнем углу, внимательно глядя на меня остекленевшими широко открытыми от ужаса глазами.

Не знаю, как долго я находился в таком состоянии. Не буду рассказывать.

Но когда я снова пришел в себя и способность ориентироваться в происходящем вокруг вернулась ко мне, тени вокруг меня вытянулись. Уже наступили сумерки. Краем глаза я заметил какое-то движение, движение в проломанной в полу дыре.

Рука, высунувшись из тьмы, ощупывала край дыры. Безумный крик застрял у меня в горле.

Я онемел. С ужасной, безграничной медлительностью изуродованная фигура поднялась из темноты, и череп, половина которого, видимо, давно уже была сметена, повернулся ко мне.

Нависающие брови на голом, лишенном плоти лбу. Гнилая ряса зацепилась за разложившуюся ключицу. Только глаза были живыми — красные, неестественно утопленные в желтую кость глазниц. Они внимательно смотрели на меня, словно хотели рассказать мне о тщетности жизни в пустынях за пределами Вселенной. Существо пришло забрать меня с собой во мрак Иного Мира. Вот тогда, вскочив и завопив, я побежал, бросив тело моего Друга в Обители Смерти. Я бежал, пока воздух не стал словно раскаленное железо вливаться в мои легкие и мой мозг. Я бежал, пока не добрался до своего порочного дома, своей комнаты; где пал ниц и лежал, словно мертвец, до сегодняшнего дня.

Я бежал, потому что узнал в изуродованных, не движущихся останках того мертвого человека фамильные черты Бунов. Конечно, не Филиппа или Роберта, чьи портреты висят в галерее, а сгнивший лик Джеймса Буна — Хранителя Червя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});